Оглавление

Глава 7 - Моя семья

    По существу моего брака могу заявить следующее

:    Мой брак был изначально сомнительным и совершенно абсурдным. Юлия, моя будущая жена, была полной противоположностью мне. Во первых -она была женщиной, во вторых - была дочерью крупного партийного чиновника. Избалованная и тупая, как бревно. В отличии от меня - утонченного, умного и неприхотливого. (Не исключаю, однако, что она, может быть, на самом деле - обыкновенная, умная женщина! Как и все! Да, скорее всего - так оно и есть! Она скорее всего - умнейшая женщина, чуткая и добрая! Для какого-нибудь болвана!) Она закончила философский факультет университета, умудрившись не прочитать ни одной книжки, не будучи даже записанной в библиотеку, ни разу не посетив театр, не говоря уж о филармонии, музее. О пивных и рюмочных я вообще молчу! Она умудрилась прожить совершенно бездарную студенческую жизнь. Диплом она защищала по какой-то там странной непонятной мне теме "Роль Коммунистической Партийной идеологии в секуляризации этрусских эсхатологических мистерий" или что-то в этом роде… На пятерку защитила.

    С самого раннего детства она воспитывалась в обстановке лицемерия и лжи. (Я же, как вы уже заметили рос в обстановке духовности, добра и высоких гуманистических идеалов!) Мама у нее была сначала комсомольским, потом партийным, а уже потом - и общественным лидером. Ну что можно было ждать от этой женщины, воспитанной в духе псевдо-пуританской коммунистической морали? В той жизни перед Юлей были открыты все двери. Она каждый год ездила отдыхать в пионерский лагерь "Артек". Была круглой отличницей.

    Я знал ее с самого детства. Она меня, разумеется не знала. Мы росли в разных детствах. Познакомились мы с ней на какой-то вечеринке, в университете. Нас, курсантов высшей милицейской школы частенько приглашали туда на танцевальные вечера целыми подразделениями. Это была скрытая форма сводничества. Девчонкам с философского факультета необходимо было время от времени предаваться пороку, для того, чтобы не сойти с ума и не погрязнуть в мутной пучине словоблудия. Я попал туда случайно, будучи в состоянии крайнего опьянения. Процесс нашего знакомства помню смутно. Я увидел устремленный на себя похотливый взгляд двух огромных густо накрашенных глаз, показавшихся мне в тот миг какими-то до боли знакомыми. Словно какое-то огромное покрывала, сотканное из чистых детских воспоминаний, очень теплое и приятное накрыло тебя своим едва ощутимым нежным прикосновением. Мы тут же сцепились в страстных объятиях, словно два сбесившихся первобытных зверя, и расцепить нас было уже невозможно. Неделю мы не вылазили из постели. Потом - другую, третью. Я теперь понимаю, что и для меня и для нее главным было -удовлетворение гипертрофированной юношеской сексуальной энергии. Но, видимо - не только… Поначалу мне, выросшему в лачугах негритянских кварталов, даже как-то льстило, что в меня втюрилась дочка высокопоставленного партийного чина. В университет ее доставляла служебная машина папочки. Она ходила в ярких импортных дефицитных нарядах, выделяясь среди других девчат, облаченных в перешитые мамины платьица. Папа доставал ей дефицит через специальные распределители, и очень этим она выгодно отличалась от своих сверстниц. Да и от меня тоже. Я, как сороченок, с детства любил все яркое и блестящее.

    Меня тогда не очень-то удручала и раздражала ее неотесанность, жадность и пугающая безвкусица. Как-то не до этого было. Все неприятные чувства тонули в мутных потоках бесконечных животных совокуплений. Потом она понесла. И потом, как водится - родила. Вот тогда-то и начались настоящие войны. С родителями-коммунистами она жить не захотела (впрочем родители-коммунисты не очень-то настаивали на этом!) и переехала в мою халупку лубяную, да так там и осталась навсегда, вытеснив впоследствии оттуда меня, словно лисичка зайчика. Мы часто стали браниться. Точнее сказать - мы бранились всегда! Кто сказал, что милые бранятся - только тешатся? Ложь это все! Мы не тешились! Мы дрались не на жизнь, а на смерть! Никто не хотел уступать. Правда я все-таки довольно быстро устал от этой суеты, от этих безобразных, грязных скандалов и драк. Это было смешно и нелепо! Она подскакивала ко мне как сбесившаяся курица и била меня по щекам, по башке, по чреслам и удам. А я, прекрасно владеющий приемами рукопашного боя, неоднократный чемпион областных соревнований, лишь беспомощно подставлял для ударов руки. Чуть позже я стал умело избегать разборок, и сразу же при первых признаках надвигающегося скандала, нахмуренных бровей, насупленных глаз, дрожащих от негодования губ, трясущихся от ярости рук и ног, быстро удалялся. Это случалось довольно часто. Потому что мое появление уже вызывало у нее желание обозвать меня скотиной. Я стал для нее эдаким раздражителем, как соляная кислота для лягушачьей лапки. Нельзя сказать, что в периоды наших вынужденных разлук я вел себя, как ангел. Нет! Напротив! Я с каким-то нечеловеческим отчаянием предавался пороку прелюбодеяния. Я всегда предавался этому пороку с каким-то отчаянием. А в то время - особенно. Бедный Митка ничего не понимал и, глядя на наши безобразные драки, жутко плакал. Тогда, я укладывал его у коляску и поскорее уходил надолго из дома. Мы целыми днями бесцельно бродили с ним по городу, сидели в пабах, кабаках, у друзей, у случайных знакомых. Он всюду бывал со мной, познавая жизнь в ее не самых лучших проявлениях. В пивных меня пропускали с коляской без очереди. Как льготника. Уважали мои родительские чувства.

    В конце дня, нагулявшись вволю, я сдавал его матери и убирался прочь во избежании скандала. До следующего раза. Сказать, что я во время наших сор вел праведный образ жизни - было бы не совсем искренне. Я вел прямо противоположный образ жизни, а именно - порочный. Прямо-таки погряз в пороке, если считать прелюбодеяние - пороком. Чего скрывать, у меня было достаточно много женщин. Поэтому все произошедшее со мной впоследствии я воспринимал, как звено причинно-следственной связи.

    Так продолжалось где-то около трех лет. А именно - четыре года. В это время душа моя разрывалась на части. Я любил своего сына и ненавидел свою жену. Я ненавидел свою жену, но меня тянуло к ней со страшной силой. Потом, когда мы уже расстались, я узнал от одной из ее подруг, что она еще до замужества, в начальной стадии наших отношений ходила к старухе - колдунье и они что-то там колдовали над моими фотографиями и манипулировали с моими трусами, танцевали над ними какие-то гнусные мистические ритуальные. В конце концов по настоянию колдуньи мои трусы были порезаны на мелкие кусочки и съедены женою в два приема. Кстати, подруга моей жены заколдовала своего мужа намного удачнее. Ей тоже пришлось съесть пару его трусов, маек. И ничего! До сих пор живут! Эх! Хоть бы краешком глаза посмотреть на эти языческие танцы с трусами!

    Тогда, я, обуреваемый жаждой мести думал, вот подрастет мой сын, я все ему расскажу и он меня поймет. Я расскажу ему о той жуткой страшной ночи, сыгравшей роковую роль в судьбе моей непрочной семьи.

    В тот день, вернувшись с работы трезвым, я застал Юльку в коком-то странном оживлении. Она шутила и смеялась, суетилась и прихорашивалась. Я отнес это к неосознанным проявлениям радости от моего появления. Часам к семи вечера она вдруг засуетилась пуще прежнего, забегала, как сорока по чужому гнезду, и вдруг вспомнила, что ей срочно надо отправить телеграмму подруге. Поворковав еще пару минут она исчезла. Исчезла на всю ночь. Через два часа я забил тревогу. Кое-как запеленав малыша, я схватил его в охапку побежал на телеграф. На телеграфе ее конечно не было. Я мотался по всем почтовым отделениям, спрашивал не появлялась ли тут девушка в замшевой крутке. Я обежал соседей и знакомых. Но никто не видел ее. Митька поплакал, поплакал, да и уснул у меня на руках.

    Обессиленный я сел возле своего дома на скамеечку и придремал. В часа три ночи зашуршали шины и к дому подъехала машина. Я спрятался в тень. Чу! В машине была конечно же Она. Некоторое время она целовалась с водителем. Фигура водителя мне тогда показалась до боли знакомой, но я с негодованием отбросил невероятное подозрение. Да и какое это имеет значение? Я не хотел уподобиться тем обманутым мужьям, которые ищут виноватых в том, что жена наставляет им рога. Я не винил никого. Я просто понял, что совершил ошибку! Я совершил, а не кто-нибудь другой. Ну подумаешь - рога! Ну и что тут такого? Миллионы людей живут с рогами и -ничего! Я просто не захотел жить как миллионы людей - рогами. Я вообще был немного чудаковатым малым! Друзья мне потом говорили: Да ничего страшного! Живи с рогами! Нет! Решительно заявил я, - С рогами я жить не буду! Режьте меня, жарьте меня! Поите меня водкой - но жить с рогами -извините! Не хочу и не буду!

    Я тихо вернулся в дом, уложил в кроватку Митьку, и притворившись спящим, наблюдал, как она тихо раздевалась в темноте, стараясь не разбудить нас, своих глупеньких мужчин. Через некоторое время, я сделал вид, что случайно проснулся и стал приставать к ней. Она не отвергла приставаний… Это было последнее наше совокупление. На посошок!

    Утром я ушел. Ничего не объясняя. Ничего не выясняя. А что выяснять? Мне было все ясно. Своим знакомым и родным Юлька объяснила, что я ушел к другой. Она почему-то так и подумала! Меня это объяснение устраивало больше, чем образ рогоносца-неудачника. Я специально культивировал эту гипотезу, подтверждая ее своими частыми неразборчивыми связями. Да! Уйти-то я от нее ушел, но выбросить из своего сердца так и не смог. В образе рогоносца есть одна существенная деталь. Он навсегда остается в своем сознании стороной страдательной, обманутой. Эта деталь его постоянно угнетает. И тогда от этой своей несостоятельности он кидается в другую крайность и становится блядуном. Обратите внимание - все отъявленные блядуны - в прошлом - образцовые мужья-рогоносцы!

    Путем нечеловеческих усилий я заставлял себя поддерживать образ неутомимого весельчака, бабника и балагура, острослова и кутилы! Я кидался из компании в компанию, я таскался с самыми отпетыми безотказными шлюхами. Спасибо вам, отпетые шлюхи! Слава вам! Вы помогли мне тогда! Ах! Если бы вы только знали, отпетые шлюхи, как вы помогли мне!

    Я был в такой жуткой депрессии, что даже серьезно заболел. Сначала - триппером, потом - полиартритом. У меня чуть было не отнялись ноги. Но я нашел в себе силы побороть это притяжение. Я ушел в творчество. И конечно же, кроме отпетых шлюх, мне помогли выжить мои друзья, плотно окружившим меня своим шумным обществом. Именно им я благодарен освобождению от ненависти и тоски. Они помогли мне на первой стадии просто залить мое горе водкой. Водка, водка! Спасибо тебе! Ты помогала мне в тяжелые минуты страшной тоски и безысходности, в тяжелые минуты похмелья. И пиву тоже - слава! И вообще… Всем - слава!!! В конце концов я наконец-то влюбился! Влюбился наконец-то в чудесную юную прекрасную нежную немецкую девушку Катрин. И вздохнул с облегчением и простил! Я понял, что Создатель дарит мне новую прекрасную жизнь, полную любви, счастья и радости. Радости первого свидания и первого поцелуя. Первой близости, второй близости, третьей … Горечь разлук и радость новой встречи… И этот взамен всего лишь одной пустой взбалмошной бабы…

    И тогда возблагодарил я Бога! Возблагодарил его за те страдания что он мне подарил, за те муки и болезни, через которые я прошел. Через слезы и унижения, через гнев и позор… Именно это страшное испытание приблизило меня к Нему. Слава разбитой любви! Очищающей и мучительной! Слава страданиям! Если бы не было их - я не был бы так счастлив сегодня! Самое ужасное в этой истории то, что моя неприязнь к моей бывшей жене каким-то образом бессознательно распространяется и на Митьку. Хотя он-то уж точно ни в чем не виноват. Просто иногда я замечаю в нем какие-то едва уловимые ее черты и мне становится неприятно. Когда он был совсем маленьким я его конечно любил больше. Я вообще с самого детства мечтал о маленьком сыне. Мы с ним были в то время неразлучны. Я его брал с собою даже в пивные. Я в то время был уже достаточно известным человеком в в пивных и пабах нашего города. Когда я входил в пивную с ребенком на руках, меня встречали приветственным гулом мои знакомые и друзья. Я садился за столик, давал Митьке хвост селедки а сам потихоньку постепенно накачивался пивом, вел с парнями те неторопливые пивные бесконечные беседы о жизни, о любви, о дружбе, о верности… Когда он пошел в школу, мы стали видеться реже. Примерно - раз в год. На день его рождения. В этот день мы обычно встречались в центре города и шли куда-нибудь гулять. Сын был во время наших свиданий чрезвычайно молчалив и скрытен. Я тоже не знал, о чем с ним разговаривать.

    - Как жизнь?

    - Хорошо…

    - Как учеба?

    - Нормально…

    Вот тебе и весь разговор. Так мы и ходили молча по улицам. Стесняясь друг друга, пряча взгляды. Сидели в каких-то кафе, разглядывая прохожих. Иногда ходили в кино. Потом я сажал его на такси и мы прощались до следующего дня рождения. И только в последнее время, когда он стал уже взрослым мальчиком, мы стали видеться чаще. Я вдруг с удивлением и радостью стал отмечать, что мой сын обладает чувством юмора. Я брал Митьку даже на какие-то вечеринки, с гордостью представляя его своим знакомым. Хотя повод для гордости был весьма сомнительный. У всех моих знакомых тоже были дети. Разница была в том, что я в отличии от них вдруг неожиданно для себя открыл рядом с собой уже готового, взрослого сына, пропустив такую фазу, как детство.

    Иногда он приходит поиграть ко мне в компьютерные игры или посмотреть какой-нибудь дешевый боевик по видео. Я почти не вмешиваюсь в его жизнь, если не считать то, что время от времени, к его большому неудовольствию, заставляю его заниматься по компьютерной программе английским языком. Люди не знающие иностранных языков кажутся мне неполноценными и вызывают у меня смесь сочувствие и отвращения.

    Мы пока еще страшно далеки друг от друга. Порой я с неудовольствием ловлю себя на мысли, что не испытываю к нему никаких родственных отцовских чувств. Ну приходит ко мне мальчик. Спокойный, скромный, молчаливый… Ну и что? Если он долго не приходил, я не испытывал необъяснимой тоски, острого желания увидеться… Но успокаивал себя тем, что эти чувства даны далеко не всем мужчинам. И я, по всей видимости, не одинок во вселенной. Это такой же дар, как Любовь!     - Итак возвратимся к нашей беседе! - сказал я Саре. - Позвольте предложить вам другое место, где нам, надеюсь не помешают!

    Сара с готовностью поднялась.

    И мы уже почти скрылись за дверью, спальни, как вдруг меня окликнул Трофим, появившейся в дверях гостиной в сверкающей щегольской ливрее дворецкого, расшитой изумительным золотым нитяным рисунком. Он два года умолял меня скроить ему настоящую ливрею по старинным чертежам и теперь надевал ее только по особым торжественным случаям. Выделывался перед другими слугами.

    - К вам - господин Актуал Мангуст! -гаркнул он хорошо поставленным, хорошо прокуренным голосом и громыхнул огромным массивным позолоченным посохом с костяным набалдашником, купленным мной по случаю в антикварной лавке.

далее